Школьная дружба

Эта история о директоре моей средне-образовательной школы, в которой я обучалась с первого по одиннадцатый класс. О Галине Ивановне. А точнее об ее удивительной, можно даже сказать, невероятной многолетней дружбе со мной. Я до сих пор не могу объяснить, почему она отвела в своем сердце особое место для девочки, которую раньше не знала и не имела с ней общих знакомых. Быть может, мой читатель окажется более догадлив, нежели я.

Итак. Впервые с Галиной Ивановной я встретилась еще в первом классе, точнее до начала процесса обучения, летом после подачи документов в школу. Тогда  проверяли скорость чтения у всех первоклассников. Была раньше такая практика. А первых классов в год моего поступления набралось аж целых шесть! «А», «Б», «В», «Г», «Д», «Е». Проверку проводила директор лично, в своем кабинете. По крайней мере, у меня и тех детей, с которыми я жила в одном доме недалеко от школы.

Среди всех первоклассников моя скорость чтения оказалась самой высокой. На втором месте была девочка Дина из соседнего подъезда, а на третьем — мальчик Саша. Они оба попали в мой класс — первый «Г». Несмотря на четвертое место буквы «Г» в алфавите, среди первых классов мой был самым сильным. Возможно, его сформировали по результатам чтения, и это связано с тем, что позже в нем оказалось больше всего детей, окончивших учебный год с похвальным листом, то есть на одни пятерки.

Похвальный лист был и у меня. Кроме личных успехов, это была и огромная заслуга моего классного руководителя – Веры Ивановны. Она была великолепным педагогом и не гнобила меня за жуткие кривульки в прописях, тем самым не отбив желание учиться. Позже на протяжении всей моей учебы я регулярно буду слышать от разных учителей – «Катя, двоечники пишут красивее», «Проверять невозможно, ты же отличница», «Минус я тебе поставила за почерк». Спасибо всем им, что закрывали свои глаза на внутренний бунт моего организма, который отказывался писать рядом хотя бы две буквы одного размера, на одной высоте и в одном наклоне. И, о да, я одна из тех, кто просто ликовал от счастья, напечатав однажды свой первый текст на компьютере.

Но вернемся к Галине Ивановне. Снова с ней встретилась я в начале учебного года пятого класса. Она вела у нас историю. В пятом классе изучалась история древнего мира. Как сейчас помню этот учебник… Древний Рим, Греция, Египет и Китай. Я получала удовольствие от этих уроков, да и поныне древний мир остается для меня самым интересным и любимым разделом истории. Поэтому я несказанно расстроилась, открыв дневник и увидев там оценку «хорошо» за первую четверть. Во-первых, за это мне грозил разнос от отца, а во-вторых, я однозначно не могла получить четверку по данному предмету, ведь пятерок по нему было в значительном перевесе. В те годы я была старостой, и вечно таскалась с классным журналом, поэтому тотчас открыла его и обнаружила, что в нем проставлены не все мои пятерки. О, как же я разозлилась!

Я схватила свою тетрадь по истории, вложила ее в журнал, зажала в кулаке стирательную резинку и помчала в кабинет директора. Не помню, постучалась я или нет прежде, чем войти, но запомнила, что сразу же оказалась под прицелом нескольких пар глаз. У себя за столом Галина Ивановна сидела не одна, а с завучем и еще кем-то. Возможно, это вызовет удивление у моего читателя, но директор меня не выставила за дверь, сказав «подожди, я занята», а встревожено спросила, что случилось. Я открыла журнал, открыла тетрадь, и стала ей в них тыкать, говоря, что есть несколько пятерок по дополнительным заданиям, которые она не перенесла в журнал, и что ей теперь надо это сделать, стереть мою четверку и поставить пятерку.

Я помню округлившиеся в изумлении глаза завуча. Забегая вперед, скажу, что ее мы с директором еще удивим в старших классах. И вот, выслушав мою гневную тираду, Галина Ивановна спокойно сказала… «Катюша, извини, я забыла про них, сейчас исправлю». Она заполнила пятерками все свободные клеточки, зачеркнула четыре, написала рядом пять и поставила свою роспись. Ее роспись тоже надолго врезалась в мою память. Даже сейчас я помню ее очертания.

Выходя из кабинета директора, я продолжала задыхаться в подготовленных к выплеску эмоциях для борьбы за справедливость, которые попросту не пригодились. И они размеренно стали выходить вместе с глубоким дыханием через расширенные ноздри. Вслед за успокоением ко мне пришли чувства невероятного восхищения Галиной Ивановной и безмерного уважения к ней. И это осталось неизменным. Несколько раз позже, она мне говорила: «Катя, проверь, все ли я пятерки тебе поставила», или «Я поставила тебе пятерку в журнал», словно отчитываясь передо мной. Возможно, взрослого педагога это забавляло,  но я пребывала в полной уверенности, что она держала меня на равных, и это безмерно льстило моему самолюбию.

Следующий серьезный диалог с Галиной Ивановной у меня состоялся летом, после шестого класса. Этому предшествовал разговор с моей мамой, которая вернулась домой из моей школы в расстроенных чувствах. Директор отказала ей в зачислении моего младшего брата в первый класс, сказав, что мест нет, все классы переполнены. Она рекомендовала поступать в соседнюю школу, которая была территориально дальше от моего дома.

Ох, я тогда и разгневалась. Оделась и пошла в школу, разговаривать с директором. Удивительно, но я застала ее на рабочем месте. С порога я стала вопрошать, почему она не захотела брать на обучение моего брата, что он должен учиться со мной и что он очень умный мальчик (это действительно было так). Галина Ивановна тут же спохватилась: «Так это была твоя мама? А я даже не узнала фамилию! Скажи, пусть завтра приносит документы. Конечно, твой брат будет учиться с тобой в одной школе». Я пришла домой и отрапортовала, что решила вопрос. Папа безмерно гордился.

Мой следующий ключевой диалог с директором состоялся не скоро. К моему сожалению, Галина Ивановна вела в нашем классе только два года, она отошла от преподавания в старших классах, и ее заменили другие учителя. Хорошие, но интереса к предмету история они удержать не смогли. С директором я встречалась лишь в ее кабинете, принося журнал на подпись. Галина Ивановна всегда спрашивала, как у меня дела, и как я оцениваю работу того или иного учителя. Дела в школе у меня в целом шли не плохо. Учеба давалась легко. Училась я на «отлично» с переменными из-за одной учительницы успехами. Мои отношения с ней – это отдельная история, и на этих страницах ей не место. Скажу лишь, что конфликты у этого педагога были с большинством учеников в школе, а стены учебного заведения возле запасного входа долго украшала надпись, содержащая имя учительницы и ее не цензурную характеристику. Я не жаловалась Галине Ивановне, но дала понять, что с тем педагогом у всех трудности. Директор тогда сказала, что она все видит и понимает, но в городе дефицит учителей по данному предмету, и у нее просто нет пока других вариантов. Распоряжения отмыть стену с любимой надписью учеников Галина Ивановна не отдавала очень долго. И это действительно говорило в пользу ее понимания ситуации.

В моем классе учился мальчик Гриша, и я была в него влюблена. К моей тихой радости он проявлял ко мне интерес, на который в силу скромности я не отвечала видимой взаимностью. Кроме скромности меня еще обременяла репутация отличницы. Гриша сильно отличался от моих одноклассников, которых не покидала детская непосредственность, граничащая с хулиганством. Он держался очень по взрослому, носил брюки, рубашку и пиджак, а его запястье украшали механические часы. Взгляд его внимательных и серьезных глаз заставлял меня одновременно смущаться и чувствовать себя особенной. Я провздыхала по нему с первого дня, как его к нам перевели, и по девятый класс. Девятый класс был выпускным, часть детей покидала стены школы и продолжала обучение в техникумах или колледжах. В связи с этим шесть девятых классов были переформированы в четыре десятых. Буква «Г» стала последней в списке классов.

Зачисление детей в эти четыре класса происходило с учетом иностранного языка, изучавшегося в прошлые годы. В моем классе почему-то в свое время определили только группы по французскому и немецкому языкам. В остальных пяти классах одним из языков обязательно был английский. Это послужило тому, что значительная часть детей из моего класса, после окончания третьего года обучения, предпочла перейти в другой класс или сменить школу. Я выбрала французский, потому как моя бабушка преподавала его в  другом районе города. И вот по окончании девятого класса выяснилось, что «немцы» остаются в «Г» классе, соединяясь с детьми «Е» класса, в котором были английский и немецкий, а «французы» отправляются в «В» класс, в котором были французский и английский.

Гриша, как и я, изучал французский, поэтому попадал вместе со мной в «В» класс. И все бы ничего, но в конце девятого класса на одной из перемен Гриша неожиданно для меня в присутствии остальных учеников предложил с ним встречаться. К слову, Гриша относился к тому малому числу мальчиков школы, с которыми хотела бы встречаться каждая вторая девочка. И, конечно же, эти мальчики были дружны между собой и постоянно собирались после уроков одной компанией. Не знаю почему, но в ту минуту для меня, такой правильной девочки, его предложение показалось непристойным, и даже оскорбляющим мое достоинство, потому я холодно сказала – «никогда». Мой отказ, к тому же выраженный в такой форме, в свою очередь задел достоинство Гриши. Но он сдержал эмоции и сказал — «хорошо, второй раз предлагать не буду». В дальнейшем он сделал все, чтобы я почувствовала, что больше для него не существую, переключив все свое внимание на популярную девочку с «В» класса.

Это обстоятельство стало той самой причиной, по которой я впала в состояние сильного стресса, узнав о распределении детей по классам. Я представила, что буду чувствовать, наблюдая два года за тем, как мальчик, который мне нравится, оказывает знаки внимания моей новой однокласснице. Нет, такого я видеть не должна была. Поэтому я приняла решение перейти в другой класс. Я обдумывала, что скажу Галине Ивановне, как аргументирую свое решение. И придумала.

В девятом классе у нас появилась новая учительница по физике – Лариса Сергеевна, — и сразу стала моим любимым педагогом. Она показала, что физика – это здорово, и что это самая интересная и реально наикрутейшая наука. Полюбив физику, я сокрушалась своему провалу в знаниях по ней за первые годы ее преподавания в моей школе другими педагогами. Информация доносилась плохо, проходила фоново и совершенно не фиксировалась в памяти. С Ларисой Сергеевной все стало иначе.

Так к чему я сейчас про физику? Дело в том, что десятый «В» класс должен был стать единственным из десятых, у кого физику оставался вести другой преподаватель, не Лариса Сергеевна. Повод изменить класс ради того, чтобы сохранить обучение у любимой учительницы, я посчитала достойным, поэтому, полная решимости, пришла к директору и все это ей преподнесла. Галина Ивановна внимательно выслушала мои доводы по физике и потом тихонько спросила: «Это из-за Гриши, да?». Я ответила утвердительно и поинтересовалась, как она догадалась. Галина Ивановна сказала, что они с учителями очень внимательно наблюдают за учениками, и добавила: «Конечно, я тебя понимаю. В каком классе ты хочешь учиться? Выбирай, но смотри, французского больше нигде нет». Я ответила, что останусь в своем «Г», и буду учить английский. Она согласилась, сказав подойти к учительнице английского, чтоб она со мной немного позанималась летом.

Лариса Сергеевна просто растаяла от моего решения. Надо сказать, она была очень жестким преподавателем, и в классе ее любила, возможно, только я. Дело в том, что она действительно хотела, чтобы физику учили и понимали, а это ее стремление оценили далеко не все. Мне же нравилось не только, как она дает нам знания, но и просто с ней общаться, оставаясь после уроков. Однажды я поинтересовалась, может ли она со мной поделиться деткой кактуса, стоявшего на ее столе, и она с радостью мне его отсадила в горшочек. Эта детка потом выросла в большой и красивый кактус, который прожил много лет в квартире моих родителей и даже дважды цвел. То, что Лариса Сергеевна жесткий преподаватель, я заметила только в обновленном десятом «Г». Это особенно ярко выражалось в ее отношении к двум медалисткам, пришедших из «Е» класса. Лариса Сергеевна буквально вытрясала из них душу всякий раз возле доски, заявляя, что уровень их знаний не тянет на медаль. В мой адрес, к счастью, таких заявлений не поступало.  

Конечно, все в классе удивились, что я вот так перехожу. Официальной версией для учеников и учителей, а также моих родителей стала физика и мое решение учить английский. Еще две девочки из моего класса решили последовать моему примеру и тоже перейти на английский, на что получили категоричный отказ. Весь их разговор произошел у меня на глазах, потому как состоялся не в кабинете директора, а в рекреации, где мы стояли всем классом. Директор проходила мимо, и девочки задержали ее, озвучив свою просьбу. Их попытки говорить «а как же Катя» вызвали лишь негодование у директора, и она сказала – «А что вы на Катю киваете, там совершенно другая ситуация». Родители этих девочек все лето осаждали Галину Ивановну, рассказывая, что их дочки давно занимаются английским с репетитором, и что им нужен он будет в аттестате для поступления в вуз. Я это знаю, потому что они звонили моей маме и спрашивали, как она договаривалась с директором, жалуясь на ее не уступки. Мама честно сказала, что не ходила к директору, а общалась с ней я. Девочки пробовали что-то выпытать у меня, но я сказала, что, наверное, это из-за моей любви к физике. Думаю, директору, как и мне, было не понятно, почему такая необходимость в переходе возникла у них лишь тогда, когда они узнали обо мне. Такая ли уж это была необходимость? В конце концов, Галина Ивановна дала добро на их обучение в английской группе. Так, они остались со мной и «немцами» в «Г» классе.

После окончания девятого класса должен был состояться выпускной, школа прощалась с частью своих учащихся. Я не хотела на него идти, ведь мой класс должен был праздновать с тем самым «В» классом, в котором училась новая пассия моего возлюбленного. Я информировала своего классного руководителя о планах отсутствовать на выпускном вечере. К сожалению, по совместительству это была та самая учительница, с которой у меня были трудные взаимоотношения. Она посмотрела на меня как на врага народа и рявкнула – «Даже не думай! Не пойдешь ты, передумает следом полкласса. Ты пойдешь!». Я сдала деньги и решила, что приеду в ресторан, побуду там несколько минут и уеду домой. Так я и сделала. Конечно, я постаралась выглядеть в тот день шикарно. И возможно слишком эффектно для отличницы. Мои усилия были, конечно, рассчитаны на то, чтобы не померкнуть на фоне нарядной пассии Гриши, и они не остались не замеченными. Гриша подошел ко мне, отметив, что я выгляжу сногсшибательно, и спросил о причинах моего желания перейти в другой класс. Я ответила, что за Ларисой Сергеевной пойду хоть на край света, и поехала домой. Больше мы с Гришей никогда не общались, ограничиваясь обменом приветствий, а я прорыдала на кровати все лето, сожалея о том, что не приняла его предложение.

Осенью начался новый учебный год в обновленном классе и мое знакомство с новыми детьми. К моей радости, нам поменяли классного руководителя. Им стала преподаватель истории Клавдия Иосифовна. Любви к новейшей истории у меня так и не случилось, но взаимоотношения с учительницей сложились замечательные. С Клавдией Иосифовной был связан один забавный случай.  Точнее с ее именем. Так уже вышло, что к моменту перехода в десятый класс в моей жизни не присутствовал ни один человек, которого бы звали Клавдия. Но благодаря телевидению и журналам я знала о существовании знаменитой супер-модели Клаудии Шиффер. В связи с этим я пребывала в уверенности, что имя моего нового классного руководителя пишется и произносится как Клаудия, с буквой «У». Так я и говорила – Клаудия Иосифовна. Однажды я заставила свою маму переписать записку от родителей, где было написано «Уважаемая Клавдия Иосифовна!». До сих пор не понимаю, как вышло так, что убедила маму я, а не она меня. К своему стыду, я также полагала, что «Клава» – это не сокращенное имя от полного Клавдия, а дразнилка от имени Клаудия.

В обновленном классе у меня появилось две подруги – Ира и Кристина. Именно они открыли мне глаза на мою ошибку в произношении имени классного руководителя. Одноклассник Сережа так особенно звучно, словно фыркая, произносил букву «В» в имени Клавдия, что вызывал во мне сильное раздражение. После того, как я поделилась с подругами, насколько невыносимо его простодушное произношение, Ира сказала: «Кать, так ее на самом деле зовут Клавдия. А ты реально думала, что Клаудия?» Получив мой утвердительный ответ и упоминание о Клаудии Шиффер, девчонки расхохотались как безумные, и потом, успокоившись, объяснили, как обстояло на самом деле. Всякий раз, когда я вспоминаю об этом, то не могу сдержать улыбку. 

Но вернемся к Галине Ивановне. Заканчивался сентябрь, и на одной из перемен мы с ней случайно пересеклись на лестничном пролете. «Катюш, зайди ко мне в кабинет после уроков, поболтаем», — неожиданно предложила она. Я предположила, что ей интересно, как у меня с английским и вообще в новом классе. Однако мое предположение было в корне не верным. Когда я зашла в кабинет директора, она посмотрела на меня с загадочной улыбкой и сказала — «садись, посекретничаем». Когда я села в кресло напротив, взгляд Галины Ивановны стал еще более загадочен, она склонилась чуть ближе ко мне и с нетерпением спросила: «Ну что, Катюш, как у вас там с Васей? Расскажешь?».

Я чуть не упала.

Кто же такой Вася и почему я чуть не упала?

Итак. Все годы обучения я любила ездить на экскурсии от школы. На любые. Всюду, куда предлагали, я ездила. В те времена, это было не дорого, и не обременяло семейный бюджет, иногда даже я оплачивала поездки со своих накопленных средств. Если какой-то класс куда-то собирался и в автобусе еще были места, то, как правило, классные руководители могли предложить к ним присоединиться детям из других классов, на свое усмотрение. Так, например, я несколько раз ездила с классом моей любимой Ларисы Сергеевны на оперу в ростовский музыкальный театр. И так в сентябре я поехала на экскурсию в Таганрог с «А» — классом учительницы по обществознанию, которая была дружна с Клавдией Иосифовной. Конечно же поехали они обе, и, кажется, еще кто-то из моего обновленного класса. Я не помню этих подробностей – в сентябре я еще только знакомилась с новыми одноклассниками. Мне казалось, что из своего «Г» я была одна. Но в «А» классе училась соседка из моего дома – Оля. В Таганроге возле одного из памятных мест мы увидели друг друга и разговорились. Вскоре к нам присоединились два ее одноклассника Артем и Вася и попросили ее со мной познакомить. Дальнейшая моя экскурсия проходила в их компании, а на обратном пути Вася сел со мной в автобусе. Я ему понравилась, он не скрывал этого, а насчет того, понравился ли он мне, я не могла сказать ничего определенного. Но могла сказать точно, что в компании с ребятами было интересно и весело, благодаря их эрудиции и хорошему чувству юмора. Позже в школе пару раз на переменах я общалась с Васей, он меня приглашал куда-то, а я отказывала по выдуманным причинам. К тому времени я все еще продолжала думать о Грише, поэтому все подробности общения с Васей не запечатлелись в моей памяти.

Вопрос директора буквально выбил почву испод ног, повезло, что я сидела в кресле. Увидев мое замешательство, она уточнила – «мне все про вас рассказали». Я хорошо запомнила, как кровь прилила у меня к щекам, как только я представила все эти учительские обсуждения в кабинете директора. Кое-как собравшись с мыслями от смущения, я попыталась объяснить, что Вася – это просто Вася. Галина Ивановна вздохнула и сказала: «Значит, Гришу до сих пор не забыла».

На следующий день я обратилась к своему классному руководителю – «Клаудия Иосифовна! (тогда еще Клаудия, да) Зачем вы рассказали Галине Ивановне про Васю?». Своим вопросом я ее смутила настолько, что она не нашлась, что ответить. Это было очень мило. Стоит  отметить, Клавдия Иосифовна была милейшей женщиной. Скромной и вежливой. Она была настолько милой, что никто из учеников не предпринимал попыток ее обидеть, от нее даже старались скрыть проблемы по другим предметам, чтобы не расстроить. Она очень близко к сердцу принимала все, что происходило с ее учениками. До слез. И вот ее слез боялись даже самые хулиганистые. Её «Лёвушка, ну что ж ты так с алгеброй? Ты же такой умный мальчик!»,  этот былинный всплеск руками и взгляд, полный горя и слез, — и Лёвушка был уже готов бежать изобретать машину времени, чтобы все повернуть вспять и не допустить двойки по алгебре. На следующий день Клавдия Иосифовна передо мной извинилась. Она сказала, что учителя обсуждают учеников, потому что очень переживают за них, как за родных, и что Галина Ивановна просила ее за мной приглядывать. Из этих слов и по ее взгляду стало очевидно, что реальную причину моего перехода в ее класс она тоже знает. Не оставалось ничего другого, как смириться с учительским вниманием и отнестись к нему как к неизбежной части жизни в школе. Да и где-то в глубине души это неравнодушие даже радовало.

Учеба в старших классах была спокойной и размеренной, Клавдия Иосифовна как-то разрулила с той самой учительницей, с которой у меня были сложные взаимоотношения, и она больше не третировала меня. Однажды только очень и очень сильно подставила перед замечательным педагогом, который до десятого класса вел у нас алгебру с геометрией, а после стал вести информатику. Я любила эти дисциплины и уважала преподавателя. Я обязательно напишу об этом в другой истории.

Итак, учеба шла без волнений, с детьми я сдружилась, и мы с печалью провожали каждый прожитый учебный день, понимая, что уже совсем скоро мы попрощаемся с нашей школой и друг с другом навсегда. Отмечу, что старшие классы пришлись на улучшение финансового положения моей семьи, так как предприятие, на котором работал отец, вышло из затяжного кризиса после 90-х, и мне стали покупать хорошую одежду. До десятого класса в моем родном «Г» учились дети из самых обычных небогатых семей. Исключение составлял, наверное, только Гриша. И я никогда не чувствовала волнения по поводу своей одежды, хотя в основном носила какие-то обноски своих теток, или маминых подруг. Никто друг друга не дразнил, не принижал. Все было очень по-простому и даже по-детскому. А вот дети из «Е» были все, как на подбор, не в простоте душевной, и очень взрослые. Мама сразу увидела эту разницу еще с первого школьного собрания, познакомившись с родителями моих новых одноклассников. Позже она говорила, что очень старалась, чтобы я «не чувствовала себя ущербной». «Катя должна была учиться лучше всех и хорошо одеваться, иначе бы она просто бы перестала ходить в школу» — это я слышала многократно в маминых диалогах с кем-либо. Так вот, те годы были очень и очень своеобразны, что касается одежды. Это было время, когда на российский рынок валились турецкие товары, и всегда на волне телевизионных тенденций. Тогда мода регулировалась кино и музыкальными клипами, а брендовых бутиков не было в помине. По крайней мере, в провинции, в которой росла я. Стоило Наталье Орейро в телесериале надеть шелковый шарфик, повязанный вокруг шеи – все девочки школы непременно брали этот аксессуар на вооружение. Школьная форма была давно упразднена, никаких регулирующих одежду школьников нормативов не было. Да и одежду учителей, чего уж говорить. Модные были все. И одежда, конечно, была поводом для сплетен как среди учащихся, так и среди преподавательского состава. Моя бабуля, о которой я упоминала ранее, учительница французского в другой школе, будучи противницей отмены школьной формы, при встрече с моей мамой постоянно жаловалась на учениц: «Приходят, юбка – не юбка, платье – не платье, а ногти, а ресницы…». Мама ей каждый раз напоминала: «А ты посмотри, в чем твоя внучка ходит». А внучка в старших классах была модной.

И вот мы подошли к анонсированному ранее эпизоду с завучем школы. Кабинет директора в те годы находился уже не на первом этаже, а на втором, и вход в него был не из коридора, а из огромной учительской. Я стояла в этом помещении и ждала, когда Галина Ивановна выйдет из своего кабинета. Вокруг толпились и ученики, и преподаватели. Неожиданно ко мне подошла завуч и стала отчитывать меня за внешний вид. На мне была черная облегающая мини-юбка с редким серебристым люрексом (от маминой подруги), мамина шелковая блуза пастельно-зеленого цвета, прозрачная на столько, что можно было разглядеть кружево бюстгальтера, и черные кожаные сапоги-ботфорты (купленные именно мне, чтобы ноги не мерзли). Образ завершал бумажный пакет, на котором было черно-белое фото парня и девушки, прижимающихся друг к другу и одетых только в джинсы. Это сейчас бумажные пакеты используются только для упаковки вещей в магазинах и подарков, а тогда это была новинка и писк моды, дети ходили с такими пакетами в школу. Завуч прошлась по моему образу, назвав его вульгарным, а пакет пошлым, добавив, что такие как я – это позор школы, и что сейчас выйдет директор, и она с ней поговорит насчет меня. Я не могла скрыть улыбку в предвкушении от предстоящего разговора. И вот Галина Ивановна открывает дверь, видит меня, улыбается, подходит, обнимает меня одной рукой за плечи и говорит:

— Светлана Юрьевна (или Ивановна), вы уже знакомы с Катюшей? Это ж моя лучшая ученица.

— А-а.. это Катюша… Да, вот, познакомились только что.

 Не скрою, эти воспоминания вызывают у меня яркие эмоции. Есть все-таки вещи, которые надо именно увидеть, а не сто раз услышать. В тот момент я любила Галину Ивановну буквально всей своей сущностью, и мысленно проносилась по всем годам знакомства с ней. За все время нашего общения чувство нереальности ее отношения ни разу не покидало меня. Это было что-то сродни волшебству. Она была словно моя фея-крестная из сказки.

Когда в конце одиннадцатого класса был последний звонок и вручение медалей, в школу пришел мой отец. Второй раз в жизни, после моего первого звонка. Он не мог пропустить момент для гордости и хотел лично увидеть, как мне вручают золотую медаль. Папа пришел с огромным букетом роз для директора. В тот день стол Галины Ивановны был завален цветами, но взяла домой она только тот, что вручила ей я. Только его. Удивительно и трогательно, до слез…

Светлой памяти Ковалевой Галины Ивановны.